|
Смеялись ласточки, на лебедей глядя,
За то, что те чуждаются людской жизни,
А все летают в стороне лугов дальних,
Там, где прудов и заводей речных много:
В уединенном отдалении этом
Они свивают гнезда и поют песни.
«А нам,— болтали ласточки,— милей город:
Дома, дворы, террасы, плоские крыши;
И в городах-то нам рассказывать любо
Про наши древние, про давние беды —
Про все, что в Аттике и Фракии знают:
Про Пандиона и Терееву свадьбу,
Про край чужой, про безъязыкую муку,
Про Итиса-малютку и про месть злую,
И как потом мы вдруг пернатыми стали,
Былой утратив человеческий облик».
Однако надоело лебедям белым
Аттическую эту болтовню слушать;
С трудом заставив говорливых птиц смолкнуть,
Они такой достойный им ответ дали:
«О вы, многоречивейших Афин дети!
Припомните, что в дальние места наши
Стремятся сами все, кто знает толк в пенье:
Когда вздымаем мы зефирные крылья,
Колебля воздух сладкозвучною дрожью,
Они напевом упиваются дивным.
И даже если наша коротка песня,
И мы ее поем вдали от мест людных,
Лишь для немногих,— все же лучше нет песен:
Они размеренным проникнуты ладом,
И нет в них шума, ненавистного Музам.
А вы, болтуньи, вы всегда и всем в тягость:
И люди-то не любят с вами жить вместе,
И ваш нескладный крик они едва терпят.
Но сами заслужили вы свою участь —
Ведь вы, хотя и был у вас язык вырван,
Не можете ни смолкнуть, ни прервать щебет,
Которым докучаете вы так людям.
Речисты вы — речистей не найти твари;
Но не дано вам сладкогласия Музой —
Так плачьте же о том, что ваш язык вырван,
О том, как умер Итис под мечом Зета».
|